Страна Лимония - Страница 14

— То-то! Где мой приз?

— В багаже.

— Тогда разбуди меня, когда начнём снижаться, — с этими словами девушка, победно улыбнувшись, снова откинулась на кресло и вскоре уснула. А Герман, уставившись в иллюминатор, размышлял о превратностях судьбы, о непостижимых, почти мистических совпадениях и этих странных женщинах, которых он так и не мог постичь своим разумом. И конечно же, Герман вспоминал тот старый Новый год, когда он не стал другом Миши Милославского.

Старый Новый год

Всё началось с приглашения его друзей встретить старый Новый год. Это была молодая супружеская пара. Оба физики, из хороших семей с большим запасом гуманитарных пристрастий и друзей из «золотой» молодёжи того времени. Они как перспективные специалисты первые получили квартиру от оборонного завода, чем немедленно воспользовалась творческая братия, избрав их домашний очаг в качестве площадки для литерных тусовок. Ольга, изящная хрупкая женщина, внешне напоминавшая японку, была дочерью крупного руководителя атомной промышленности. Её мама, ещё красивая казашка, сумела покорить сердце полурусского-полуприбалта, когда они ещё работали простыми инженерами под Семипалатинском. Муж Ольги, Андрей, не обладая столь крутым генетическим замесом, был просто способным инженером-физиком, только начинавшим под руководством своей очаровательной жены впитывать азы богемной жизни. Герман, который поначалу довольно вяло волочился за симпатичной однокурсницей, столкнувшись с неукротимым напором страсти своего конкурента, довольно быстро ретировался, разумно полагая, что на японках свет клином не сошёлся. Однако отношений с Ольгой не прервал, удачно вписавшись в её семью в качестве друга. Втроём, а чаще вдвоём, без Андрея, они ходили по выставкам, концертам и принимали участие во многих мероприятиях, которые разнообразили культурную жизнь города N-ска.

Хотя приглашение исходило от Андрея и Ольги, сама встреча старого Нового года предполагалась на квартире их друзей — пианистов Сытиных, Наташи и Гены. Герман был хорошо с ними знаком, однако автономных отношений с музыкантами не поддерживал. Имея небольшой опыт скрипача-исполнителя и художника-любителя, он полагал, что нормальному человеку достаточно потреблять продукцию изящных искусств, избегая тесного соприкосновения с их творческой кухней, и уж, избави Бог, быть вовлечённым в альковные страсти этой неугомонной категории советских граждан. Но милые камерные капустники, творческие вечера и незамысловатые пирушки он любил.

Герман ещё и двух лет не проработал в КГБ, поэтому часто терялся — как вести себя на людях в новом качестве. Обычно он просто умалчивал о новом месте работы, а если кто и донимал его вопросами, лукавил или ограничивался общеизвестными банальностями.

Компания музыкантов встретила семью инженеров и сопровождающее их лицо в приподнятом настроении. Герману большинство участников капустника были знакомы. Зная предпочтения и вкусы околомузыкальной публики, он оделся более чем просто: старый вязаный свитер, видавшие виды брюки, сшитые по случаю им самим, и яркая оранжевая рубаха с распущенным воротом. Хозяйка, стройная и необычайно женственная особа, встретила их у порога, рассыпая ворох новостей и комплиментов. Обнявшись с Ольгой и приняв рукопожатие от Андрея, Наташа с жаром поцеловала Германа и, взяв его за руку, повела в комнату. Веселье уже было в разгаре. За старым разбитым пианино со снятой передней панелью сидели два тапёра и отчаянно лупили по клавишам. Один из исполнителей был Генка Сытин, Наташкин муж, а второй, как оказалось, виолончелист, виртуозно владевший ещё кучей музыкальных инструментов. Герман уже было метнулся к дивану, имея намерение ненавязчиво и поэтапно вписаться в компанию, но Наталья увлекла его в середину комнаты и, ловко развернув перед ёлкой, вдруг крикнула:

— Всем заткнуться! Эй, вы, там, за фоно, уймитесь на минуту!

Сытин, разразившись финальным аккордом и картинно закрутив стул, уставился всей своей веснушчатой физиономией на Германа.

— Гера, привет, старина! Где скрывался, гнусный потаскун? — приветствовал он вновь прибывшего под затихающие трели виолончелиста, добравшегося, наконец, в отсутствии маэстро до верхних октав умирающего инструмента.

— Лена, Виталий, кончайте лизаться, — обратилась Наталья к разомлевшей парочке, тискающей друг друга в углу комнаты. — Ещё раз прошу всех умолкнуть! Позвольте мне представить, кто ещё не знает, нашего хорошего друга — Германа, тонкого ценителя искусств и с недавнего времени — сотрудника КГБ.

Компания затихла и несколько опешила. Герман просто остолбенел. Ольга замерла, превратившись в японскую фарфоровую статуэтку. Её муж, словно продолжая урок хороших манер, картинно улыбался, скаля зубы по американским лекалам.

— А он вообще-то живой? — в полной тишине прозвучал чей-то женский голос. Этот наивный вопрос разрядил обстановку. Толпа зашлась истеричным хохотом. Герман, который вознамерился выступить с категоричным опровержением, плюнул на всё и со словами «Эх ты!» чмокнул Наталью в щёку и плюхнулся на диван. Сытин, совершенно довольный произведённым эффектом, раскрутил табурет в обратную сторону и ударил по клавишам. «Наш паровоз вперёд лети... В коммуне остановка...», — козлиным тенором запел Наташкин муж, толкая локтем ещё не пришедшего в себя второго тапёра. И через мгновение они уже насиловали инструмент в четыре руки, оглашая квартиру и её окрестности своими мерзкими голосами.

К Герману подходили ещё незнакомые ему музыканты, парами и по одному, наигранно-чопорно представлялись, говорили банальные глупости, тут же смеялись, повизгивали и предлагали выпить на брудершафт.