Герман встал. За ним потянулись гости. Длинный никак не мог вылезти из кресла и всё скрёб ногами под столом, пока тамада не подал ему руку. «Я, пожалуй, пересяду», — сказал он, опрокинув рюмку и уступая место толстяку. «А мне бы проветриться», — изъявил желание толстяк, направляясь к выходу. «Налево — по тропинке...» — крикнул в темноту полковник Стрельцов.
Герман цедил пиво, когда инспектор вернулся.
— Ну, вы и шикарно живёте! — радостно сообщил толстяк. — Не туалет, а царский трон, и никакого запаха!
— Стараемся, — скромно ответил Стрельцов. — Туалет — он как душа, всегда должен быть чистым.
— Вот и я про то. И бумаги кругом — сколько хочешь, — дополнил свои впечатления толстяк.
Герман чуть позже тоже захотел облегчиться. Спросив разрешения, он пошёл в недавно вычищенный солдатами «дом скорби». Выравнивая давление после двух бутылок пива, он посветил вокруг фонариком, но никаких залежей бумаги, обнаруженной толстяком, не заметил. «Странно, — подумал Герман, — и запах, вроде как, есть. Льстил, что ли, толстяк...»
На обратном пути Герман зашёл в свою палатку. Офицеры драили автоматы и рассовывали по карманам гранаты.
— Ну и когда? — спросил вошедший.
— Через двадцать минут начинаем, — ответил Крестов. — Ты их всех уводи к городку, пусть у советников схоронятся. Поди, твой Волин первый подмоги попросит. Вот через неделю боеприпасы и получим. А ты иди, давай возвращайся, пока не хватились.
Герман послушно вернулся в командирскую палатку. Толстяк играл на гитаре, вальяжно откинувшись в кресле, и пел довольно приятным голосом:
А в России зацвела гречиха,
Там не бродит дикий папуас.
Есть в России город Балашиха,
Есть там ресторанчик «Бычий глаз».
Компания дружно аплодировала, требуя продолжения. Герману начинало всё это нравиться. Исполненный самых дружеских чувств, он напомнил худому о фотографии его жены. «Секунду!» — ответил худой и полез в свой чемодан. Толстяк вдохновенно пел следующую песню, чеканя каждое слово:
Афганистан насквозь промок от слёз.
Ребята наши поняли здесь скоро,
Что это не страна счастливых грёз,
А страшного фашистского террора.
Хозяева громко подхватили песню бравых «зенитовцев»:
Нам наплевать, что нет у нас тылов,
Что за спиной лишь трусы-генералы.
Не будем мы в бою менять штанов,
В бою не будем допускать провалов.
А через три минуты командирская палатка разрывалась от рёва не на шутку разошедшегося начальства.
Всё получилось, выполнен приказ!
И слава тем, кто залил мрамор кровью,
Кто предпочёл погибнуть среди нас,
А не бежать домой, прикрывшись корью.
Насадим память нашу на штыки
И будем вечно помнить, как когда-то
На пулемёты шли не штрафники,
А мирные и честные ребята.
Ещё звенели струны в последнем аккорде, как внезапно грохнул ужасающий взрыв. Единственная лампа погасла. «Ну, Крестов, чудила, — мелькнуло в голове у Германа, — так и переборщить недолго». Затрещали автоматы. На маковом поле одновременно ухнули две гранаты.
«В укрытие! — героически взметнув руку вверх, заорал Герман. — За мной, товарищи!» Гости восприняли его призыв буквально и в тот же миг, опрокинув центральный шест, завалили палатку. Когда начальство выбралось на воздух, вокруг кипела нешуточная схватка. Со стороны бассейна в воздух взметнулись и зависли осветительные ракеты, заливая мертвенным светом поле боя. В ближайшем окопе строчили из автоматов «каскадёры». На левом фланге беспорядочно метались в трусах и майках солдаты.
«В укрытие!» — что есть силы снова воскликнул Герман и бросился в сторону домов. Ошалевшее начальство кинулось за ним. Обежав «домик пана Тыквы», компания выскочила на дорогу. «Куда это мы? — пришёл в себя полковник Стрельцов, — назад, в окопы!» В это время во всём городке погас свет, и поле боя погрузилось во тьму, разрываемую автоматными выстрелами и взрывами гранат. «За мной!» — хрипло крикнул командир «Тибета» и первым нырнул в темноту. За ним ломанулись остальные. Через секунду высокие гости опрокинули штабной домик старого партизана, разбив вдребезги бакинский кондиционер. Стрельцов уже был на позициях и пытался принять командование на себя. «Откуда стреляют?» — спрашивал он у вошедших в азарт «каскадёров». «Отовсюду!» — орали офицеры, непрерывно ведя огонь и отбрасывая в сторону пустые рожки.
— Крест, может, хватит? — постучав пистолетом по каске своего командира, попросил Герман. — У них и так полные штаны.
— Пожалуй, — согласился Крестов, запуская вверх зелёную ракету.
Стрельба постепенно стихла, зато рядом в лагере «Кобальта», кажется, всё только начиналось.
— Вот дурни, — прокомментировал разгорающуюся пальбу командир первой группы.
— А ты что хотел? Сам заварил, а другие расхлёбывают.
У капонира прогремел очередной взрыв.
— А это что? — встревожился Герман. — Наши никак не угомонятся?
— Успокойся, Гера, это танк проснулся.
— Какой танк! Мина рванула!
— Нет, танк!
— Нет, мина!
— Герман, если ты не заткнёшься...
Но договорить Крестову было не суждено. Резкий взрыв прогремел у самых окопов.
— Гера! Грёб твою клять! — воскликнул Крестов. — Опять беду накликал!
Наконец утробно рявкнул танк. На другом стороне Самархеля очнувшийся «Кобальт» послал через дорогу первые мины. Где-то в районе КПП снова прогремел взрыв. А дальше всё пошло по привычному сценарию.