— Хорошо у вас тут, — заметил самый тучный из них, — баб только голых не хватает.
— За этим добром мы в бригаду ездим, — улыбаясь ответил Крестов.
— Я не об этом, — продолжил толстяк, — хоть бы картинки какие ни то повесили...
— Чтоб простатит заработать? — полувопросительно-полуутвердительно среагировал командир первой группы. — Спасибо за совет. В первом заезде половина наших от этих картинок пострадала. Поразвесили красоток, возбудились, как жеребцы, а потом яичный жар в арыке остужали.
— Понятно, — протянул самый молодой вертолётчик. — А это что у вас? — указал он на бочку, в которой совсем кстати лопнул большой пузырь, обдав смрадом брожения дорогих гостей.
— Брага. Через неделю приходите на первачок!
— Понятно...
— Своих к бочке не допускаем, но для гостей можем сделать исключение, — предложил радушный хозяин.
Вскоре три офицера сидели за столом у бочки и, зачерпывая мутную жидкость, чокались алюминиевыми кружками.
— Гера, присоединяйся, — позвал Крестов, — я ведь ребят по твою душу привёз.
Герман нехотя слез с кровати и присел за стол.
— Пить будешь? — спросил командир.
— Ты же знаешь, я не умею.
Вертолётчики сочувственно покачали головами.
— Может, водочки? — предложил толстяк, вытаскивая из широкого кармана двухсотграммовую чекушку. Крестов знаками показал, чтобы ребята унялись.
— Не пьёт он. Как в Афгань приехал, тут же и разучился. Да ладно, не для того пришли. Вот, Гера, я тебе живых специалистов привёл. Потолкуй с ними насчёт звукового барьера. Может, поумнеешь.
Герман сначала нехотя, а потом всё более воодушевляясь, рассказал свою версию дневных событий. Вертолётчики, стирая рукавом дрожжевой осадок с уголков рта, переглянулись.
— Парень, ты неправ два раза, — выдохнул толстяк.
— Как это?
— Ну, во-первых, с командиром не спорят.
Крестов поднял палец, призывая Германа быть внимательным.
— А во-вторых, плотный воздух — это тот же гондон...
— Это вас Крестов успел обработать?
— Не перебивай старших, это — во-вторых.
Герман обиженно уставился на толстого лётчика. Крестов поднял второй палец.
— А в-третьих, мы сами слышали, как над нами пара «Сухих» перешла на сверхзвук.
Довольный командир поднял третий палец и с ухмылкой резюмировал.
— Выходит, Херочка, ты не два раза неправ, а — три! — с этими словами он раскидал половину чекушки в мутную брагу гостей.
Вскоре пришёл Мамонт и потребовал включить его в дегустационную комиссию. Через непродолжительное время число дегустаторов выросло до дюжины. Тринадцатым пришёл радист Колосков с двумя бутылками водки. Герман сидел насупившись. Он не принимал участия в оживлённой беседе, которая всё чаще прерывалась мужскими объятиями и клятвами в вечной дружбе чекистов с доблестными лётчиками.
— А всё-таки я прав! — вдруг бросил в залу уставший от пьяных нелепостей Герман. Он встал, обвёл отрешённым взглядом притихших товарищей и пошёл на свою кровать.
— Стоять! — проревел покрасневший от гнева Крестов. — Стоять! Кому говорю, Галилей долбаный!
— Оставь его, Крест, — миролюбиво одёрнул командира Мамонт. — Может, он и прав был. Завтра разберёмся и, если что не так, — на костёр!
Укладываясь на одеяло, Галилей раздражённо бурчал себе под нос: «Галилей, Галилей... Это Джордано Бруно бросили в костёр, пьяные недоумки!»
Между тем распоясавшиеся офицеры всё больше и больше подходили под его последнее определение. Радист Колосков, быстро набравший необходимый градус, непрерывно произносил тосты, мешая остальным проявить свою индивидуальность. Он уже сидел в обнимку с вертолётчиками и периодически одаривал гостей сладострастными поцелуями. Юрка Селиванов включил музыкальный центр, но уже через минуту толпа потребовала сменить репертуар. «Убери это западное фуфло... Давай наше!.. Вруби что-нибудь душевное». Луноликий Колонок мигом сбегал к себе в палатку и принёс кассету с «Песнярами». Потом пьяную компанию услаждал своим голосом Юрий Антонов, а потом — ансамбль «Цветы». С этого дня в палатке «каскадёров», уставших от модных зарубежных исполнителей, звучала преимущественно отечественная музыка. А между тем торжественный обед продолжался. В палатке становилось жарко. Чтобы обеспечить приток свежего воздуха, хмельные каскадовцы бесстыдно заголили полы своей палатки, закинув их на брезентовые скаты. Прохлады это не добавило. Послеполуденное солнце быстро разогрело полог, и все решили перебазироваться в эвкалиптовую рощу.
Герман, насладившись компанией друзей, пошёл в бассейн. Он печально сидел на прохладном бетонном бортике, опустив ноги в воду. В эвкалиптовой роще грянул сводный хор. «Это надолго, — подумал Герман. — Пойду-ка я в душ, ополоснусь».
Тёплый душ от нагретой на солнце железной бочки постепенно успокаивал отверженного Галилея. Он вытягивал к струям руки, блаженно фыркал и отплёвывался. Потянувшись за мылом, купальщик неожиданно отпрянул, застыв в неудобной позе. На уровне груди, на толстом брусе, скреплявшем конструкцию душа, на него, не мигая, смотрел огромный варан. Из пасти варана торчала лягушачья лапка. Герман боялся пошевелиться. Варан — тоже. Наконец ящеру надоела игра в гляделки, он закрыл белёсой плёнкой свои глаза, дважды мотнул головой и заглотил жертву. «Приятного аппетита», — прошептал молодой человек. Животное сощурило немигающие глаза. «Думаешь, я тебе подойду? — спросил гада напуганный молодой человек. — Будешь сидеть смирно — ещё лягушку принесу». Постепенно к нему стало возвращаться утраченное самообладание. Он набрал воды в ладони и плеснул в морду охотника. Варан открыл пасть и зашипел. Герман вновь отпрянул. «Что это я, ну не сожрёт же он меня, на самом деле». Нагибаясь и пятясь назад, он поднял резиновый тапок и метнул его в рептилию. Варан подпрыгнул, шлёпнулся на настил и, стуча хвостом по деревянной решётке, бросился к выходу. От неожиданности Герман высоко подпрыгнул, поскользнулся и рухнул на пол. Варана не было.