Страна Лимония - Страница 39

Внезапно Германа прошиб озноб. Он, конечно, не верил во все эти заговоры с приворотами, но что тут поделаешь, если его собственный отец умел руками кровь останавливать. Его бабка Амалия этому научила. Ничего больше не умеет, а кровь — останавливает. Герману вдруг мучительно захотелось курить. «А что, если во всём этом что-то есть?» — холодея, подумал он. Отставив в сторону автомат и с каким-то отстранённым выражением лица окинув взглядом своего товарища, Герман встал.

— Ты куда? — полюбопытствовал Виктор.

— Пойду к двери, в окошко гляну.

Герман подошёл к иллюминатору в боковом люке и прильнул разгорячённым лицом к холодному стеклу. Из головы не выходила Витькина бабка с её мрачными видениями. Рассматривая панораму незнакомой земли, медленно проплывающей под ним, он успокоился. Чёрно-белый пейзаж претерпел существенные изменения. Снега уже почти не было, на фоне песчаного цвета скал и камней отчётливо выделялись зелёные лоскутки и целые изумрудные поляны. «Зиме — конец, летим на юг», — вспыхнула и тут же сгорела самая примитивная мысль. На душе стало спокойно.

— Любуетесь? — прервал его размышления голос за спиной.

Герман подался в сторону и обернулся. Его место занял прапорщик в замусоленном донельзя бушлате, старой солдатской шапке и добротных собачьих унтах.

— Ничего, привыкнете, — продолжил монолог прапорщик.

— Угу, — откликнулся молодой человек.

— Я техник. Чиню эти посудины и слежу за ними.

— А-а-а, понял...

— В Кабуле часто бываю... Вы как — на замену? — пытаясь завязать разговор, спросил военный техник, отстранившись от иллюминатора.

— Да... Вот летим... — попытался увильнуть от общения Герман.

— Понятно...

— Мы тут совсем... То есть... В общем...

— Понятно... — и с этим глубокомысленным замечанием прапорщик снова прильнул к иллюминатору.

Герман было дёрнулся к военному — не хотел показаться невежливым, но, заметив, что тот пристально что-то разглядывает, махнул рукой и пошёл на место.

— Эй-эй-эй! — вдруг обернувшись к Герману, поманил его прапорщик.

Герман в нерешительности остановился.

— Пст! Поди сюда, ты это видел?! — настаивал он.

Герман вернулся на исходную позицию и поглядел в иллюминатор: всё вроде то же, только картина за стеклом ещё более позеленела да, кажется, светлей стало.

— Что вы тут увидели? — начал Герман.

— Тихо... Вниз погляди.

Герман посмотрел вниз и обомлел. Из-под днища вертолёта хлестала и тут же рассыпалась в пыль какая-то жидкость. Раньше он этого не замечал.

— Что это? — спросил он.

— Что-что! Не видишь — бензобак пробило!

Ноги у Германа стали ватными. Он даже не знал, что ещё можно спросить и тем более — что делать.

— Ты только молчи, а то сам понимаешь, паника... Стой здесь, я своим ребятам пойду доложу, — взял инициативу в свои руки прапорщик.

— А как же... — начал испуганный молодой человек. — А где парашюты?

— В дупле!

— ?!

— Не положено пассажирам, только лётному составу. Да ты не трухай, авось дотянем! — Этим многообещающим «авось» лихой прапорщик окончательно добил Германа. Охваченный ужасом пассажир непонятно почему до боли стиснул колени и выкатил глаза на кабину пилотов, куда уже вошёл новый знакомец.

«Вот оно! — закрутился шквал мыслей в голове у обезумевшего Германа. — Неужели слепошарая Витькина старуха права! Вот тебе и диалектический материализм с квантовой физикой в придачу», — продолжал мысленно стонать он. Дверь кабины отворилась, и прапорщик с перекошенным от напряжения лицом вернулся к своему попутчику.

— Фу! Вроде, доложил!

— Ну и что? Что они сказали? — затараторил Герман.

— А что! Идём на вынужденную.

— А если горючего не хватит? — не унимался испуганный пассажир.

— Будем садиться на авторотации. Тут главное сгруппироваться и первым рвануть из салона, когда вертолёт начнёт разваливаться.

Герман не заметил, как вцепился мёртвой хваткой в рукав старого бушлата смелого техника. Он судорожно открывал рот и пытался задать очередной вопрос, который даже не был в состоянии сформулировать.

— М-м-м! — застонал Герман, готовый потерять сознание.

В это время дверь кабины снова распахнулась, и долговязый командир будничным голосом объявил: «Внимание! Под нами Джелалабад. Идём на снижение, просьба всем занять свои места и не стоять у проходов». Последние слова лётчик адресовал лично Герману, который, не мигая, пожирал его взглядом. Пилот улыбнулся и скрылся в кабине. Герман со скрипом перевёл белки вытаращенных глаз на прапорщика. Тот, побагровев, беззвучно трясся от смеха, закрыв рот свободной рукой.

— Это конденсат... это конденсат спускали! — захлёбываясь от смеха, повторял армейский шутник. — Извини... Извини, дорогой! Не ты первый, не ты последний...

Герману не хватало сил даже обидеться. Ватные ноги донесли его до своего места, где он плюхнулся чуть ли не на колени внука слепой старухи.

— Дура твоя бабка! — не выдержал Герман, обернувшись к озадаченному соседу. — Дура и психопатка! А Бога нет! — с этими словами он согнулся, обхватил колени руками и, слегка повернув голову к ошалевшему соседу, жёстко и внятно проговорил: «Витёк, сгруппируйся! Керосин кончился. Садиться будем на авторотации!»

Мистик Виктор ни черта не понял, что такое авторотация, но, повинуясь сумасшедшему взгляду своего соседа, тут же съёжился в комок, с грохотом уронив автомат. Герман, напротив, распрямился и зашёлся безудержным смехом, да таким громким и отчаянным, что весь салон, казалось, поражённый общим безумием, поддержал его. Дольше предавался веселью прапорщик в унтах, который периодически подмигивал жертве своего жестокого розыгрыша.