— Что скалитесь? — приветствовал их обладатель шапки для руководящего состава.
Новобранцы, побросав бычки в огромный чан, врытый посередине площадки для перекуров, синхронно встали и с вытянутыми для приветствия руками подошли к Герману.
— Здорово, земляк, давай поможем, — предложил чернявый с жидкими, только-только проклюнувшимися усами и ещё более жидкой порослью на подбородке.
Герман, скинув мешки, пожал братьям руки. При ближайшем рассмотрении «неваляшки» имели больше различий, чем сходства. Чернявый был неизменно приветлив, широко улыбался, скаля белые зубы. Второй — светлый курчавый шатен — был чуть старше товарища, серьёзен и не столь улыбчив. Брюнет звался Олегом Филимоновым, а шатен — Вовкой Конюшовым. Шатен во всём проявлял основательность и лёгкую настороженность. А его друг, напротив, как-то легко и беззаботно относился ко всему, не лез с расспросами, легко соглашался и так же легко отзывался добродушным смехом. Олег и Володя были из Омска, поэтому их обращение «земляк» применительно к Герману было обосновано.
— Может, к нам переедешь? — спросил Олег, сбрасывая мешок Герману на кровать и оглядывая большое полуказарменное помещение.
— А у вас чем лучше? — спросил Герман.
— У нас комната на двоих, но, если нарастим на кровати второй ярус, можем жить втроём.
Друзья снова схватили мешки, дорожный чемодан и повели нового товарища в свои апартаменты. Комната была не просто маленькой, а — очень маленькой. Из мебели наличествовали только две кровати и старая тумбочка. Все вещи лежали большой кучей прямо у входа. Герману новое жильё понравилось. Быстро нарастили одну из кроватей вторым ярусом, и Олег великодушно предложил занять нижнюю палубу.
— Да ладно, Олег, я и на верхней умею спать, — не желая ущемлять друга, ответил Герман.
— Не... это не из-за тебя, это из-за меня, — разливая по стаканам шампанское, добродушно отвечал чернявый. — Животиком я слаб, Гера.
— Как это? Болит что?
— Да нет, я это... временами пердю, — ласково глядя новому жильцу в глаза, признался товарищ и, чтобы не быть голословным, тут же продемонстрировал недуг.
— Ну что, запах есть? — участливо поинтересовался Олег.
— Это ты что... Взбзднул? — скривился Герман.
— Нет, только размялся. Вот видишь, а на верхней полке всё сквозняком сносить будет... Воздух оттуда тёплый, вот он по верху в дверь и уйдёт.
Тут уж не выдержал Конюшов:
— Олег, зараза! Перестань человека пугать... Гера, не верь ему. Мы оба с гороховой каши с утра «постреливаем».
Друзья ударили в склянки и припали к гранёным «бокалам».
— Прописан! — провозгласили братья, стряхивая капли шампанского на пол.
Будни лагерной жизни шли своим чередом. По просьбе жильцов «коммуналки» всех троих приписали к отряду «Тибет» с перспективой отправки в провинцию Нангархар, потом начальство передумало и «воткнуло» Германа в отряд «Кавказ» для заброски в Кандагар. На просьбы не разрушать землячество сухонький кадровик тоном, не терпящим возражения, ответил отказом. Оперативный отряд «Тибет» был малочисленным, так как почти с десяток офицеров первого заезда пожелали остаться на второй срок. Личный состав «Кавказа» был не только более полновесным, но и буйным. Если в «коммуналке» предпочитали выпить на сон грядущий шампанского или кислого сухого вина, то в казарме «Кавказа» глушили всё, что может гореть. С кавказских посиделок Герман возвращался к «братьям» еле живой. Он отказывался от походов «по бабам», с трудно скрываемым отвращением пел жалостливые каскадовские песни, избегал пьяных разборок, которые изредка вспыхивали в буйном «Кавказе» по самым незначительным поводам.
— Ну как ты, ещё живой? — участливо спрашивали «братья», идя с Германом на утренние стрельбы. Жертва товарищеского алкоголизма удручённо отшучивалась, с тоской предвкушая очередную «сходку».
Огневая подготовка, тренировки по десантированию с бронетехники, рукопашный бой и топография были ежедневными в расписании спецназа. С непривычки почти у всех курсантов болели растянутые мышцы, многие получили лёгкие травмы, и все поголовно — шикарные гематомы выше правой подмышечной ямы.
Уже на первых стрельбах Конюшов прожёг себе новенький бушлат автоматом Калашникова. Разом выпустив две обоймы, Володя лихо, раскалённым стволом вниз забросил автомат за плечо, пошёл на исходный рубеж и сразу же задымился, как сбитый в бою «Мессершмитт». Но на этом его беды не закончились.
На упражнениях по метанию гранаты двое из троих показали просто фантастически низкие результаты. И только Конюшов был на высоте. Он легко метал гранату на сорок шагов, в то время как его друзья с изяществом капризных балерин укладывали РГД-5 чуть ли не себе под ноги. Герман был уязвлён до глубины души. Ему было чертовски стыдно. Олег же сохранял присущее ему благодушие, завершая очередной бросок сакраментальным: «Опять мимо!»
— Да не мимо, — орал за бетонным ограждением взбешённый и слегка контуженный близким разрывом гранаты руководитель боевой подготовки, — ты себя подорвал!
— Зато душманам не сдался, — с кроткой улыбкой отвечал Филимонов.
Конюшов ходил гоголем. Он глубокомысленно молчал, изредка цедил в адрес соседей ценные замечания и мрачно обозревал панораму полигона, картинно раскуривая очередную сигарету. Малахольные гранатомётчики только стыдливо прятали глаза и восхищались своим другом.
Видимо, окончательно уверовав в свои метательные навыки, Конюшов при очередном броске с изрядной долей рисовки нехотя кинул снаряд и, отвернувшись, подался за бетонное укрытие. По неизвестной причине его граната лишь слегка преодолела рубеж, на котором остановились Олег и Герман. Грохнул взрыв, и полигон огласился конюшовским воплем.